Полюбить меня Цигаль даже не пытался. Когда лев выбирает себе в подруги львицу, он давит ее предыдущий помет. Мужчина, если сильно любит женщину, конечно же, смирится с тем, что у нее уже есть ребенок, но для него он навсегда останется чужим.

«Господи, не забирай мать! Прошу! Я буду за ней ухаживать, все сделаю, всех прокормлю, только пусть она живет!»

Мамина болезнь свалилась на меня как гром среди ясного неба. Мы с близкой подругой актрисой Катей Семеновой участвовали в «Больших гонках». Съемки проходили во Франции. Настроение прекрасное! Я стою на бортике бассейна с бокалом красного вина. Звонит мобильный. Мамин муж Сергей Цигаль говорит:

- Люба заболела.

- Что случилось?

- Что-то со спиной. Она упала, когда спускалась по трапу самолета. Сейчас - в больнице.

Я тут же взял билет. Но правду о болезни от меня скрыли. И я не понял, насколько все серьезно. У мамы давно были проблемы со спиной. Часто болела поясница. Вылетали диски из позвоночника. Она подкладывала под простыню доску, когда ложилась спать. Как-то лечилась, снимала боль. Ни о каком раке речи не шло.

До сих пор не могу простить Сергею, что он держал меня в неведении. Моя жизнь не изменилась, я так же снимался в кино, встречался с друзьями, в общем, весело проводил время. А должен был все бросить, поднять на ноги врачей и сидеть рядом с мамой, не отходить ни на шаг. Ведь она умирала...

Лучше маме не становилось, и однажды она призналась мне, что у нее рак и прогнозы неутешительны. Я вдруг увидел все происходящее по-другому. Было ощущение катастрофы, мир рушился. После курса химиотерапии мама стала таять на глазах, ее длинные роскошные волосы выпали... Теперь, выйдя из палаты, я подолгу сидел в машине и выл...

Она была очень слаба, но выписалась и настояла на том, чтобы вместе с Цигалем ехать на дачу в Коктебель. Собрала там друзей и родных. Накрыла стол, подготовилась: надела парик, красивое платье, туфли на высоком каблуке. Ходила среди гостей, пела, хохотала. Мама хотела, чтобы ее запомнили веселой, задорной. Жить ей оставалось два с половиной месяца...

Маму я обожал, хотя в детстве видел нечасто. Она работала в Омской филармонии, много гастролировала. Родителей мне заменили дед с бабушкой.

Первые годы жизни я провел в их деревянном доме в поселке Старый Кировск на берегу Иртыша. Дед с бабушкой держали огромное количество живности, но моей любимицей была свинья Мария. Зимой ее впрягали в санки и она катала меня по двору.

Потом дедушка с бабушкой получили в Омске трехкомнатную квартиру с удобствами, в доме из силикатного кирпича на улице Красный Путь. И мы перебрались в нее всей дружной семьей. Кроме мамы, с нами жили се сестра тетя Валя, брат Толик и кот Василий.

Не могу сказать, что мамина профессия вызывала восхищение родственников. Но когда она задумала пойти в артистки, родители не препятствовали: «Ну что с ней сделаешь, с ненормальной?!». Актерская жизнь казалась им слишком уж экзотической. Но мама с детства бредила сценой. А вот ее сестра и брат были людьми вполне земными. Валя работала в отделе технического контроля на авиационном заводе. Там же встретила и полюбила русского немца. Спустя какое-то время они переехали в Германию, там и живут по сей день с дочкой Алисой. В Омск к бабушке (деда в живых уже нет) наезжают в гости.

В сыне Толике - последыше - дед души не чаял. Толик месяцами отсутствовал дома, пропадал па сезонных заготовках. То он и его бригада отстреливали соболя и куницу, то собирали и сдавали государству кедровые орехи. В Омске он был известной личностью, пацаном, который «заднего хода не даст». Я дядю боготворил. Он любил выпить. посидеть за столом, поговорить по душам, я слушал его, раскрыв рот.

Толик умер при крайне таинственных обстоятельствах десять лет назад. За какой-то мелкий проступок попал в «обезьянник». А там поскользнулся на грязном полу, упал, да так, что раскроил себе череп. Свидетелей происшествия не нашлось, милиционеры утверждали, что ничего не видели. Все хочу добиться возобновления расследования этого дела. Но надежда, что разыщу виновных в смерти Толика, слабая.

Бабушка Ольга Пантелеевна работала портнихой и вела хозяйство. У нее золотые руки, которыми она обшивала не только нас, но и множество заказчиков. Дед Григорий Мефодиевич всю жизнь трудился прорабом на стройке. Порой, когда внука не с кем было оставить, он забирал меня с собой на работу. Мы выходили из дома в шесть утра, дед сажал меня в коляску своего зеленого мотоцикла «Урал», надевал шлем, в котором я чувствовал себя невероятно крутым, и мы ехали через весь город на стройку. Перед глазами стоит картинка: дед жмет на газ, брючина приподнялась, носок спустился и мне видна его нога с синими прожилками, обутая в коричневую сандалию в дырочку.

Дед был работягой каких поискать. Когда приходил домой, бабушка сразу усаживала его ужинать и наливала тарелку борща. Пока она разогревала котлеты, дед часто засыпал прямо за столом, положив голову на скатерть. Уматывался он страшно. Однажды пошел в ванную после работы. Проходит часа полтора, стали стучать - нет ответа. Тогда, опасаясь за жизнь деда, мы дверь вышибли и увидели: голый и синий от холода Григорий Мефодиевич мирно спит в пустой ванне, а вода давным-давно вытекла.

Дед был строгий, но меня не бил, хотя наверняка было за что. За ремень схватился лишь раз. Я только начал ходить в детский сад и категорически отказывался надевать под шорты колготки: «Что я, девчонка, что ли?!» А в детсадах полагалось носить своеобразную униформу: шорты, колготки, на них носочки и чешки. Бабушке надоело меня уговаривать, и она позвала на помощь деда. Явился мрачный Григорий Мефодиевич, выслушал конфликтующие стороны и сказал:

- Надевай колготки.

- Нет!

Тогда он молча вышел в прихожую. Через минуту вернулся с ремнем, стегнул меня один раз по заднице и удалился. Я тут же натянул на себя колготки, носки и даже чешки, которые вообще-то были сменной обувью.

Летом мы выезжали под Омск на дачу. Дед приобщал меня к труду: заставлял качать воду из артезианской скважины, чтобы заполнить бак для поливки огорода. Качать было не столько тяжело, сколько муторно, поэтому при каждом удобном случае я старался «соскочить» и умчаться по своим делам.

За нашим участком располагался пустырь, весь заставленный ржавеющей, списанной из колхозного хозяйства техникой. Я любил залезть в кабину старого трактора или сноповязалки и сидеть там, обозревая окрестности. Однажды наткнулся на высоченный охотничий сапог сорок седьмого размера. И почему-то решил залезть в него обеими ногами. Моментально застрял, вспотел и самостоятельно выбраться уже не мог. Понял: если меня обнаружат в таком виде - сгорю от позора. А не позову на помощь - погибну. Я выбрал жизнь и заорал. Прибежала бабушка и минут пять не могла ко мне подступиться, хохотала до слез, держась за бока. Потом насилу выковыряла меня из сапога.

В один прекрасный момент дедушка с бабушкой решили, что моим воспитанием пора заниматься родной матери. Нечего ей мотаться по гастролям. Так и сказали: «Люба, сама рожала, сама и воспитывай. А то растет парень сиротой при живых родителях».

Почему сиротой? Потому что маму я видел редко, а отца вообще почти не знал. Макаров Валерий Константинович дал мне в жизни лишь свою фамилию. Они вместе с мамой были актерами Омской филармонии, выступали с эстрадным номером, еще отец пел под гитару сам сочинял стихи, репризы. Потом они влюбились друг в друга, поженились, и сразу же родился я. А было им всего по двадцать лет! В своей-то жизни не успели разобраться, а тут ребенок...

Мама рассказывала, что они с отцом разбежались сразу после моего рождения. У них были большие разногласия по поводу лихого пьянства Валерия Константиновича. Мама с этим пороком мириться не собиралась. Я не знаю всей глубины произошедшего между ними конфликта, поскольку был грудным младенцем. Но до конца жизни мама не испытывала теплых чувств к отцу. Чем-то он ее сильно обидел во время своих буйных запоев. Поскольку я сам прошел через это, могу себе представить, что может исполнять артист в состоянии сильного подпития. Жизнь у мамы с отцом была не сахар. К тому времени, как я стал хоть что-то понимать, родители уже были в разводе.

Когда я был маленьким, отец брал меня к себе домой. Помню, как плескались с ним в ванне, наполненной пеной, хохотали, я лягал его ногой в живот. Помню подаренный им пластиковый автомат. Отец был страстным поклонником «Спартака», и мы болели с ним, сидя на диване перед телевизором. Заглядывали в гости соседи, они играли в шахматы, выпивали-закусывали, а потом хором пели любимую отцом песню Анны Герман «Один раз в год сады цветут...»

Больше я не помню ничего, потому что, когда мы с мамой переехали в Москву, отец ни разу не изъявил желания посмотреть на меня, поговорить, поинтересоваться, что у него там выросло. Я был не то чтобы обижен, но очень сильно огорчен. То ли ему вообще было все равно, что происходит с сыном, то ли алкогольное половодье увлекло настолько, что он забыл обо мне, - причин знать не могу. Но что-то болело у меня в душе, не отпускало, и еще учась в институте, я сделал попытку найти отца.

Прилетел в Омск вместе с моим земляком и однокурсником Колей Басканчиным. Явился домой повидаться с родными, весь такой модный - в двубортном длинном пальто и шляпе с черной лентой, купленной в Военторге за три рубля. Где точно живет отец, они не знали: «Вроде в одном из трех домов, что видны из наших окон».

Вместе с Валей мы походили по квартирам в поисках Валерия Константиновича. Где-то нас посылали, где-то просто не открывали дверь. В общем, не нашли мы его. Жаль... Мне ничего от отца не нужно было, хотелось просто посмотреть ему в глаза и спросить, почему он вычеркнул из своей жизни сына.

По поводу развода родителей больше других переживала мать Макарова - баба Вера. Она-то как раз не забывала поздравлять меня с днями рождения. Помню, отчитывала маму за то, что та совсем не занимается моим плоскостопием. Мама пообещала обратить на это внимание, но потом забыла. Баба Вера вкладывала в свои письма отцовские стихи, газетные вырезки, где писали о ее любимом Валере. Однажды прислала запись его выступления на омском радио, она у меня хранится. Я все думал: если он человек такой тонкой душевной организации, почему послал собственного ребенка ко всем чертям?

Последние годы своей жизни Валерий Константинович провел в доме матери. По специальности он не работал. Трудился настройщиком автоматов для газированной воды. Однажды пришел домой, пообедал, сказал бабе Вере: «Пойду вздремну». Лег и не проснулся...

Мне тут позвонили с телеканала НТВ и предложили встретиться с сестрой Еленой - отцовской дочерью от другой женщины. Я вежливо отказался. По большому счету, говорить нам с ней не о чем. С отцом, кроме детских воспоминаний, меня ничего не связывает, никакого участия в моей жизни он не принимал, так что у меня его вроде как никогда и не было. Да и не верю я в то, что в Елене в двадцать семь лет вдруг проснулись сестринские чувства, фальшь все это! Если кто-то хочет найти родственника, он не станет ждать так долго, а затем превращать эту встречу в телешоу.

А мои бабушки продолжают созваниваться, время от времени видятся. Слава богу, обе живы-здоровы. Баба Вера даже завещала мне свою омскую квартиру. Они сегодня самые близкие мне люди, благодаря им я в детстве не воспринимал отсутствие родителей как трагедию.