Марио до сих пор помогает Милене и Диме. Без его финансовой поддержки сын не смог бы учиться в Нью-Йорке. В Manhattan School of Music не только платное обучение, но и очень дорогое общежитие.

Мы часто общаемся по телефону. Иногда я ругаю Марио за то, что он неправильно ориентирует сына. За те годы, что Дима учится в Нью-Йорке, он мог бы сняться в десятке сериалов и фильмов. Его много раз приглашали на кастинги и в России, и за границей. Сыну сулили блестящую актерскую карьеру, но отец всегда настраивал его на то, чтобы он не разменивался на пустяки и продолжал занятия вокалом. Дима мечтает об опере.

Я скучаю по сыну. Но прекрасно понимаю: если у него сложится карьера, Дима вряд ли поселится с нами в Москве.

Оперные артисты давно потеряли «привязку» к одному театру и стали гражданами мира. Сегодня они поют в Нью-Йорке, завтра - в Вене или Буэнос-Айресе. Дима прекрасно чувствует себя в самых разных странах. Он свободно говорит на нескольких языках. Но при этом считает себя русским. Сын всегда возит с собой маленькую иконку и соблюдает православные обряды. Это у него от бабушки - как и прекрасный русский язык.

Детство он провел в России с моей мамой, рассказывавшей ему сказки и читавшей книжки на родном языке. В Колумбии и Америке Дима постоянно читал книги и смотрел фильмы, которые я привозила из Москвы.

У него особенный русский. Классические литературные обороты сын запросто перемежает иностранными и диалектными словами. Иногда получается смешно. Как-то мы гостили у родственников в Курске. Утром они спрашивают:

- Жарко было? Ты открыл окно.

- Мне было томко, - отвечает Дима.

Родня в недоумении таращит на него глаза. Они не знают, что так говорила Димина бабушка. Старинное слово «томко»  -  от глагола «томиться».

Однажды сидим у моего младшего брата. Собираемся перекусить. Димины кузены предлагают заварить китайскую лапшу.

- Нельзя есть презервативы, - замечает он.

- Что-что?! - изумляются ребята.

Им невдомек, что по-английски словом preservatives называют сухие продукты.

Дима пытается это объяснить, но братья его не слушают, хохочут.

Я рада, что вернулась домой. По Майами не тоскую, хотя там жилось проще. Помимо работы в школе, я могла подрабатывать частными уроками и мастер-классами. Здесь все сложнее. До кризиса я успела сняться в двух фильмах. Они еще не вышли и неизвестно, когда выйдут в прокат. Новые проекты, в которые меня утвердили, зависли на неопределенный срок. Но я не теряю оптимизма. Репетирую роль в театральной антрепризе, пишу рассказы для сольной концертной программы.

Кризис меня не пугает. Переживали и не такое! Я даже радуюсь, что научилась экономить. Человеку не так уж много нужно - родная страна и хорошие друзья. И то, и другое у меня есть.

«Ты упустила время, - говорят мне коллеги. - В Москву надо было вернуться на несколько лет раньше, когда кино было на подъеме».

Наверное, они правы. Но так уж сложилась жизнь. В каждый приезд в Москву я получала прекрасные предложения и пребывала в странной эйфории, что все и дальше будет прекрасно. Но если я и упустила какие-то возможности, есть ли смысл об этом сожалеть?

По большому счету, наша жизнь состоит из ошибок. Задним числом мы видим: вот здесь надо было свернуть налево, а здесь направо - но время безвозвратно ушло. Я часто поступала по наитию, бросала все, что у меня было, но никогда не оставалась в проигрыше. Даже на руинах ухитрялась выстроить жизнь заново. Иногда рубила сплеча, не считалась с чужим мнением, поступала легкомысленно и жестоко. Мне грустно об этом вспоминать. С годами я стала другой - мягче, мудрее. Теперь я понимаю: жизнь должна быть гармоничной. А гармония нарушается, если женщина остается одна. У каждой из нас должен быть человек, о котором хочется заботиться. У меня его пока нет. Но я верю в то, что еще смогу найти свое женское счастье.