Стареющий английский джентльмен вздрогнул и проснулся. Он долго лежал в темноте, глядя в окно, где жизнерадостное апрельское солнце уже начинало освещать безукоризненный альпийский пейзаж. Вдали виднелись границы шале Clos des Mesanges, где, как он знал, двадцать четыре часа в сутки дежурит охрана и работают камеры слежения. Бояться, кажется, нечего - и все-таки Девиду Боуи было страшно...

Когда-то шале никто не охранял. Потом он потратился и установил дорогущую многоуровневую систему безопасности, как у Тони Блера. Все-таки Боуи - один из самых богатых музыкантов мира, богаче только Маккартни, Джаггер с Ричардсом и, возможно, еще Элтон Джон. Но - увы - самая лучшая охрана не может уберечь от страшных снов, а Боуи вновь привиделся все тот же кошмар.

Он видел белую комнату с решетками, в которой раздавались чьи-то голоса, и себя, затыкающего уши. Потом начиналась страшная буря со снегом и дождем, которая помогала бежать от людей, мучивших его и издевавшихся над ним. Дэвид со стороны наблюдал за тем, как уставший худой человек бредет по обледеневшей дороге в сторону маленькой железнодорожной станции, и знал: он и есть этот человек. Боуи разглядел поезд - сначала далеко, потом все ближе и ближе, и видел его с какого-то очень странного ракурса - словно он положил голову на рельсы. А потом понимал, что так и есть, и времени совсем не остается, слышал визг тормозов, обезумевшее лицо машиниста приближалось, в последний момент Дэвид пытался убрать голову с рельсов - и не успевал. Никогда не успевал...

Этот кошмар повторялся вот уже двадцать лет, почти без вариаций. Заканчивалось все одинаково: кроваво-красная мешанина на рельсах, душераздирающий визг металла в ушах, удушающая темнота.

Дэвид мог бы списать эти сны на свое безумное прошлое - все-таки почти треть жизни он провел в бесконечном наркотическом угаре, так что присниться может и не то. Но сновидения пугали, потому что все происходящее в них когда-то случилось на самом деле. Только не с ним, а с Терри Бернсом.

Широкая публика не подозревала, что у Дэвида Боуи есть сводный брат-шизофреник, не знала о том, что настоящее имя Дэвида Боуи - Дэвид Роберт Джонс. Псевдоним он взял в честь своего любимого ножа - «боуи». Когда-то Терри был его лучшим другом. Будучи старше Дэвида на десять лет, он на правах более опытного товарища рассказывал все, про что надо знать мальчику, - как общаться с девушками, как правильно дать в морду обидчику. Позже, когда Дэвид подрос, Терри открыл ему, что за стенами школы есть другой мир - где гремит рок-н-ролл и крутится вечная пластинка «Тутти-Фрутти». Вместо уроков можно посасывать остывший кофе на Карнаби-стрит, рассуждая про Керуака, битников и новомодный фри-джаз. Дэвид слушал брата раскрыв рот - пока Терри вдруг не начал сходить с ума.

Сначала это было почти незаметно: Терри твердил, что его жизнь катится к черту, все его ненавидят, он ничтожество. Подобные приступы становились все более частыми, а потом Дэвид узнал, что Терри госпитализировали с диагнозами «шизофрения» и «маниакально-депрессивный психоз» и ближайшие годы он проведет в закрытой клинике, куда даже родным приходить можно только в определенные часы.

Дэвид навещал его, пока хватало сил - сначала часто, потом все реже и реже: Терри сидел на кушетке, смотрел на него глазами побитой собаки и спрашивал только: «Дэв, когда ты придешь еще?». Став начинающей рок-звездой, Боуи предпочел забыть о своем несчастном брате. Ему просто нечего было сказать Терри, который слышал голоса и верил, что все хотят его убить. В конце концов врачи убедили, что лучше оставить все как есть - ведь о выздоровлении говорить, увы, не приходится, так пусть Терри доживет жизнь в месте, где о нем по крайней мере заботятся.

А весной 1984-го произошло страшное. Терри перелез через стену психушки, направился в сторону железнодорожной станции и положил голову на рельсы. По счастью, его спасли, оттащили в сторону путевые обходчики. Вырываясь и крича, что ему помешали, парень стал судорожно запихивать в рот пригоршни каких-то пилюль. В местном госпитале ему сделали экстренное промывание желудка и вернули обратно, но через две недели по всей Британии пронесся ужасный ураган, половину охраны психиатрической лечебницы отправили по домам, и Терри снова сбежал. Увы, на сей раз уже не нашлось никого, кто смог бы остановить поезд. То, что осталось от тела брата, предпочли даже не показывать родным.

...Боуи встал, выпил в гостиной эспрессо, подошел к зеркалу и долго изучал свое отражение. Из зеркала на него пялился высокий худой господин с ежиком седых волос, одетый в дорогой халат. Он явно не пренебрегал походами к косметологу, а идеальный ряд неестественно белых зубов свидетельствовал о серьезных деньгах, оставленных у лучших дантистов, знаменитая «лошадиная улыбка» Боуи где-то в начале 1990-х исчезла без следа. Но даже самый лучший гример не смог бы скрыть ужаса, который отпечатался на его лице после ночного кошмара.

Дело в том, что больше всего на свете Дэвид Боуи боялся сойти с ума.

Опасаться этого у него были все основания: к сожалению, их семья изобиловала самыми настоящими сумасшедшими. Младшая сестра матери, Уна, закончила жизнь в психушке с диагнозом «шизофрения». Другая мамина сестра, Вирджиния, всю жизнь страдала от приступов глубокой депрессии; третьей, Норе, в юности сделали лоботомию. Бабушка, неудачливая поэтесса, даже с некоторой гордостью сообщала всем и каждому, что не вполне в своем уме, дедушка всю жизнь упрямо выдумывал подробности того, как бесстрашно сражался на фронтах Первой мировой, хотя все знали: на войне он не был вовсе. У матери Дэвида часто случались нервные срывы, а истерики, которые она закатывала мужу по самым ничтожным поводам, слышала вся улица. Ну и еще... Терри.

Так что у Дэвида имелись все причины опасаться за собственный рассудок - простая теория вероятности подсказывала: остаться нормальным шансов у него гораздо меньше, чем стать постоянным пациентом психиатра. Собственно, и рок-музыкой он занялся отчасти затем, чтобы не свихнуться - ему казалось, что громкие звуки, несущиеся из колонок, не позволят поселиться в голове всякой опасной дури. В Лондоне конца 1950-х в каждом подвале репетировало не меньше дюжины групп, и найти единомышленников не составляло труда. Боуи не то чтобы замечательно пел или сочинял гениальные песни - зато он здорово держался на сцене. Крайне застенчивый и очень худой, он выпаливал в микрофон свои строчки, а во время проигрышей дудел в пластмассовый саксофон - выглядело это вполне мило. Правда, он был очень зажат и как-то уж слишком напуган... Никто не подозревал, что парень и вправду боится: боится, что в один прекрасный день откроет рот и скажет что-нибудь такое, за что санитары сразу упекут его в дурдом. Дэвид знал, чувствовал, просто кожей ощущал, как вокруг него змеиным облаком колышется наследственное безумие. Ему случалось видеть летающие тарелки, с ним разговаривали звезды, и он даже купил телескоп, чтобы рассмотреть, кто же именно пытается с ним побеседовать. Иногда на пустой улице слышал странные голоса... Это было и смешно, и забавно, и страшно одновременно - голоса подсказывали удачные строчки песен, но однажды ведь могли приказать и что-нибудь ужасное. Этого Дэвид боялся больше всего. Ему нужна была защита, какой-то хитрый ход - ведь он должен всех обмануть. И Боуи изобрел маски...

Конечно, это не было его личным изобретением - кажется, о масках как о средстве по выходу из творческого тупика он вычитал в какой-то книжке по психиатрии: «Представьте себя кем-то совсем другим, чужим и незнакомым. Этот кто-то может делать все, что вы делать боялись, все, что казалось вам глупым или смешным. Это же не вы! Позвольте ему все». Именно этим средством воспользовались The Beatles, придумав «Оркестр сержанта Пеппера», - вместо всемирно популярной группы появился какой-то оркестрик, от имени которого можно было нести самую удивительную чушь. Это спасло от затяжного кризиса «битлов», подобное помогло и Боуи.