Если честно, я допускаю, что есть люди, которых я раздражаю. Дескать, везде мелькает, тусуется со знаменитостями, да еще пишет, поет, выступает. И деньги у него есть, и газета, и телепередача, и агентство недвижимости, и книги выходят - вот гад!.. Но, к счастью, я таких людей не знаю. Они себя не проявляют. Зато друзья всегда рядом со мной!

Иосиф Кобзон, Виталий Коротич, Александр Швец, Евгений Евтушенко, Анатолий Кашпировский, Павел Глоба, Валерий Леонтьев, Аллан Чумак, Александр Розенбаум, Ян Табачник, Роман Виктюк... Каждый из них чему-то меня научил. Один - тонкостям профессии, другой - во что бы то ни стало пробиваться вперед, третий - не падать духом. А я страшно люблю учиться и благодаря этим людям понял, что сегодня я лучше, чем вчера, но ничего не значу в сравнении с тем, каким стану завтра.

Как-то я спросил у Иосифа Давыдовича: «Почему вы помогаете стольким людям совершенно бескорыстно? Зачем это вам?» «Понимаешь, - ответил он, - я приехал в Москву демобилизованным солдатом в шинели. Я был никто и звать никак, но мне помогали! Кто-то похлопотал, чтобы дали концерты, Миров и Новицкий выпросили в Моссовете квартиру, кто-то еще дал деньги на мебель. Теперь пришло время возвращать долги».

Мне тоже многие помогали. Коротич - один из таких людей. В восьмидесятых он был главным редактором самого прогрессивного и популярного в СССР журнала «Огонек» и носил титул «Лучший редактор мира». Попасть в его московский кабинет считалось редкой удачей. Я же, юный, неопытный, но настойчивый, приехал в редакцию «Огонька» даже без предварительного звонка, и Коротич меня принял!

Прожив пятьдесят лет в Киеве, Виталий Алексеевич скучал по родине. Мы проговорили часа три. Наутро перед отъездом домой я зашел перекусить в кафе при гостинице. Поставил возле столика дипломат, где был диктофон, кассеты с записанным интервью, паспорт, бритва и туалетные принадлежности, а сам с подносом пошел за едой. Возвращаюсь - а портфеля и след простыл. Что делать? Еду, как побитая собака, к Коротичу и рассказываю о своей беде. «Не волнуйтесь, - улыбнулся он, - я вам новое интервью наговорю и пришлю». Признаться, я не поверил - ну где ему при такой занятости? Но Виталий Алексеевич и наговорил, и прислал! Он для меня - образец журналиста, человек, который сделал себя сам.

- А разве о себе вы не можете сказать так же?

- Ну, если верить тому, что истоки всего - в детстве, то я тоже делал себя сам. Меня никто не подталкивал: читай то, учи это - я находил себе занятия самостоятельно. Родители трудились с утра до вечера. Мама - инженером-экономистом, а папа руководил архитектурно-проектной мастерской института КиевЗНИИЭП, занимавшейся экспериментальным проектированием.

После свадьбы они вместе с маминой мамой поселились в огромной коммуналке в центре Киева, на площади Льва Толстого. Общий сортир кишел крысами, и в туалет приходилось бегать через дорогу - неудивительно, что когда мы переехали в хрущевку с отдельным туалетом и кухней в пять метров, она показалась хоромами.

Родители воспитывали меня в строгости, зато бабушки единственного внука баловали. Я купался в их обожании, и, думаю, эта любовь отчасти меня и сформировала. А вот дедушку я помню только одного. Мамин отец, работавший зампредседателя Киевского горисполкома и председателем горплана, погиб во время войны. У них с бабушкой была прекрасная четырехкомнатная квартира на улице Ленина, возле Театра русской драмы, но когда бабушка вернулась с детьми из эвакуации, там уже жили другие люди.

Папины родители разошлись, когда он был еще маленьким. Бабушка осталась в Киеве, а дедушка уехал в Москву. Я поддерживал с ним теплые отношения до самой его смерти. Он был незаурядным человеком - умным, образованным. Имел превосходную библиотеку и потихоньку передавал ее мне. Как инженер-строитель он занимался крупными объектами в Москве, одно время работал на Севере.

- Говорят, в детстве вы были вундеркиндом?

- Во всяком случае, в пять летя уже умел читать, а в шесть - пошел в школу. Во втором классе учительница могла позвонить моей маме - мол, заболела, пусть Димочка заменит меня на уроках. На самом деле она готовилась к свадьбе, но это не мешало мне вместо нее проводить уроки и даже ставить оценки в журнал. Что самое удивительное, все воспринимали это как должное, не возмущался никто.

Я запоем читал и к десяти годам прочел практически всю классику - и русскую, и зарубежную. Даже «Анну Каренину» одолел, хотя почти ничего в ней не понял. Моей любимой игрушкой были географические атласы. Я знал столицы всех стран мира, включая Ботсвану, Свазиленд, Лесото, и до сих пор помню, что столица, например, Чада - Нджамена. Потом я так же фундаментально увлекся историей, в том числе Коммунистической партии. Ну как же, я ведь был образцовым пионером, председателем совета отряда, затем дружины, комсоргом в институте и в армии!..

Я обкладывался справочниками и энциклопедиями, ходил в читальные залы, выписывал имена и биографии известных революционеров. Тогда меня поражали две вещи: во-первых, многие деятели Компартии имели псевдонимы, за которыми скрывались еврейские фамилии; а во-вторых, у большинства из них в графе «Дата смерти» стояли 1937-1939 годы. «Что в ту пору за мор напал на ленинскую гвардию?» - размышлял я, а позже стал мучиться другим вопросом: «Что же это за время такое было и почему все молчали?».

В пятом Классе я увлекся эстрадой и кино. В одну общую тетрадь, помню, записывал авторов музыки, стихов и тексты песен, в другую - имена известных артистов, фильмы, в которых они снимались, и годы выхода этих картин на экраны. Я знал репертуар всех популярных певцов, всю фильмографию и информацию постоянно пополнял. Сейчас понимаю: уже тогда это была системность.

- А правда, что вы написали сто писем знаменитостям?

- Однажды мне захотелось получить фото известных советских артистов. Я взял ручку и начал писать: Райкину, Мордюковой, Лановому, Пахмутовой... Текст был одним и тем же. Мол, я - ученик 5-Г класса средней школы № 205 Дима Гордон, живу в Киеве. Мне очень нравятся ваши фильмы или песни (в скобках указывал, какие именно), и не могли бы вы, уважаемый N, прислать мне свою фотографию с дарственной надписью? Потом купил сто конвертов и на каждом написал что-то вроде «Москва. Вячеславу Тихонову».

Увидев мои труды, родители рассмеялись: «Ну кто же «на деревню дедушке» пишет? Да и люди эти очень занятые - им не до десятилетнего мальчика». Тем не менее спустя месяц мне пришло письмо от... Утесова. Леонид Осипович прислал фото, где он молодой, в фетровой шляпе (этот снимок у меня до сих пор хранится), а на обратной стороне дрожащей рукой было выведено: «Диме Гордону на память, с пожеланиями счастья. Леонид Утесов». Вот тут-то все обалдели! А вскоре мне пришло второе письмо, от Кобзона. Яркая цветная фотография, на которой певец в коричневом велюровом пиджаке, почти такая же надпись, а на конверте - домашний адрес! Прошло много лет, и я спросил у Иосифа Давыдовича: «Почему вы ответили незнакомому мальчику?» - «Ну, ты же мне написал - как я мог не ответить?» - «А почему на конверте был штемпель Белгорода?» - «А я там был на гастролях», - ответил Кобзон, поразив меня до глубины души.

После этого я понял одну вещь, ставшую для меня в жизни определяющей. Если перед вами десять наглухо закрытых дверей и все говорят: «Не стучи туда, бесполезно!» - не слушайте, идите напролом, стучите - хотя бы одна непременно откроется.

Для меня закрытых дверей никогда не существовало. В тринадцать лет я самозабвенно увлекся футболом и театром, причем любви к театру способствовала папина мама. Она в то время жила в коммуналке на Воровского (недавно я выкупил эту квартиру - замучила ностальгия), а этажом выше жил солист нашего оперного театра Владимир Лосицкий - статный красивый мужчина, полугрузин-полуполяк. Однажды он передал для меня две контрамарки на оперу «Князь Игорь». Мы с другом пошли - и я пристрастился к театру.

Денег тогда, конечно же, не было. Бывало, даст бабушка на булочку с маком, которая в буфете театра Франко стоила двенадцать копеек, а на лимонад уже не хватает, и тогда я придумал выход. С булочкой в руке и пустым стаканом подходил к паре, перекусывающей в антракте, становился за их столик и спокойно ждал, когда они уйдут. Окружающие видели: я там давно стою, а я наливал из недопитой бутылки лимонад в свой стакан и запивал свою булочку. Царское было время!

Билеты в театр я тоже не покупал. Все началось с того, что бабушкина подруга, тетя Лиза Пресман, работавшая вахтером на служебном входе театра Леси Украинки, провела меня через вертушку. С тех пор я шел на проходную любого театра, глядя вахтерше прямо в глаза, произносил: «Здравствуйте!» - и следовал дальше. В крайнем случае давал билетершам рубль. А уже учась в институте, поднимал вверх студенческий билет, изображая студента театрального вуза (тогда их пропускали в театр бесплатно).

Когда же на гастроли в Киев приезжали московские, питерские или грузинские театры, мог подойти к любому артисту и попросить меня провести. Не знаю, что было в моих глазах, но они проводили! Даже в Москве, куда мы с ребятами из института начали ездить, я мог спросить билетершу: «Вы сегодня студентов театрального пропускаете?» Услышав: «Не пропускаем», оборачивался, кричал кому-то в толпу: «Сегодня не пропускают!» - и спокойно проходил внутрь. Заготовок у меня не было, все проходило на импровизации. Не попал я лишь дважды - видно, в те дни не было куража.

Садился я всегда не на галерку, а в первый ряд. Если оттуда просили, пересаживался во второй, третий или же на ступеньки - мне хотелось наблюдать за гениями вблизи. В оперном тогда блистали Анатолий Соловьяненко, Евгения Мирошниченко, Дмитрий Гнатюк, в театре Франко - Ольга Кусенко, Полина Куманченко, Наталья Ужвий, в театре Леси Украинки - Ада Роговцева, Валерия Заклунная, Юрий Мажуга. В Киев приезжали МХАТ, театр Моссовета, Тбилисские театры имени Шота Руставели и Котэ Марджанишвили, и я не пропускал ни одного спектакля. Аплодировал Ростиславу Плятту, Георгию Жженову, Рамазу Чхиквадзе, а когда с театром Пушкина приехала Вера Алентова, только сыгравшая в фильме «Москва слезам не верит», трижды приходил на спектакль «Разбойники», где у нее была главная роль, и трижды вручал ей букеты гвоздичек.

С такой же страстью я отдавался футболу. Знал не только составы команд высшей лиги за текущий год, но и за пятидесятые, шестидесятые (включая годы рождения всех футболистов), не пропускал ни одного матча «Динамо» и часто ездил за ним в другие города.

- Как при такой многогранности родилась мечта о профессии?

- Школьные предметы я схватывал на лету. Из пятого класса перешел в седьмой, сдав экзамены экстерном, а школу окончил в пятнадцать лет. Правда, особой мечты у меня не было. Была лишь реальность: я еврей, а значит, мне многое недоступно. «У нас нет ни денег на взятку, ни блата. Иди туда, где невысокий конкурс, - например, в строительный. У тебя ведь и дед, и отец строители», - посоветовали родители. «Почему нет?» - подумал я и подал документы в Киевский инженерно-строительный институт. Получив «отлично» лишь за сочинение, по конкурсу я прошел и очень обрадовался, но я еще не знал, в какую западню угодил.