Когда мне было восемнадцать, мы с отцом были в Америке, гуляли вдоль побережья Тихого океана. Волны огромные. Такая мощь. Сила. Во мне предчувствие любви и жажда жизни. И вдруг, неожиданно для себя, я спрашиваю:
- Папа, ты счастлив?
А он в ответ задумчиво и грустно:
- Конечно, у меня такие дочки. Прекрасная работа...
- Мама... - добавляю я. Папа молчит. И в этот момент я на интуитивном женском уровне понимаю, насколько он одинок.
Я с детства обожала отца. Он был для меня эталоном. Леонид Большов - известный ученый-физик, получивший за ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС орден Мужества. Вот уже много лет он возглавляет Институт проблем безопасного развития атомной энергетики РАН, за заслуги президент наградил его в 2006 году орденом Почета.
Отец всю жизнь много работал. Каждое утро поднимался в семь тридцать утра, а возвращался ночью. Я была счастлива съездить в воскресенье хоть на автосервис, лишь бы с отцом. Он тоже использовал любую возможность, чтобы побыть с нами.
В 1989 году взял меня и сестру в Дагомыс на международную конференцию, посвященную проблемам ядерной безопасности. Нас, счастливчиков, прогуливающих школу, было несколько человек, время мы проводили весело, а взрослые шутя называли нас «детьми Чернобыля». А когда уезжали из Сочи, папин друг-американец пригласил его с семьей к себе. То есть с нами! На дворе стоял 90-й год, а мы уехали в США на целых полтора месяца! Исколесили семнадцать штатов, жили под Вашингтоном, неделю провели в Нью-Йорке, пересекли Техас и Флориду с остановкой в Диснейуорлде. Стоило такое путешествие, конечно, не мало, но за нас заплатили американцы, которые прониклись к отцу большой симпатией.
Отец вообще очень обаятельный человек. Он всегда нравился моим знакомым. Особенно барышням. Сначала одноклассницам, потом сокурсницам и наконец коллегам по театру. А меня просто распирало от гордости. Умный, красивый, спортивный. Многие годы занимался альпинизмом. Однажды сорвался со скалы, переломал ребра, но от восхождений не отказался. Из своих ежегодных экспедиций в Среднюю Азию он привозил дыни, редкость по тем временам. Дом наполнялся сладким ароматом. С тех пор их запах у меня ассоциируется с отцом.
Неудивительно, что при папиной любви к горам он отдал меня в горнолыжную секцию. Тренировалась пять раз в неделю в течение восьми лет с удовольствием, но, помню, тренер как-то сказал папе: «Нет. Ваша - не спортсменка. Вон, другие дети - гоп-гоп наверх и сразу готовятся к спуску, а она поднимается и со всеми: бла-бла-бла, бла-бла-бла...»
На первых соревнованиях, мне еще шести не было, я упала во время спуска: лежу на трассе, руки раскинула и смотрю в небо, как облака плывут. И так увлеклась процессом, что не слышу, как в «матюгальник» кричат: «Немедленно уберите участника с трассы! Чей ребенок?!»
Папа ко мне бросился, а тренер: «Пусть сама поднимается, ишь, разлеглась!»
Потом отец тоже купил себе горные лыжи. Чтобы могли вместе кататься. Мы ездили в Карпаты. И хотя он катался как «чайник» и мне было немного стыдно за него, такое счастье было отдыхать в горах вместе с отцом!
А вот мама... Про меня она говорила, что я не ребенок, а подарок: в два с половиной года одна во дворе гуляю! Думаю, эта «самостоятельность» меня тогда мало радовала. Как-то «напекла» и наелась в песочнице «пирожков». Чужие мамаши, увидев мой рот, забитый песком, тут же отвели меня домой.
Заниматься мной особо маме было некогда. Сначала она еще работала в университете, а потом ушла из него, увлеклась астрологией, много курила, часами разговаривала с подругами по телефону, ходила в гости... У нее часто бывала мигрень, и тогда она начинала на всех подряд кричать. Мы старались не давать для скандалов повода, но это не всегда получалось.
Мама увлекалась тем, что модно. А модно то, о чем говорят подруги. Это касалось и различных детских кружков. Но мало записать ребенка в музыкальную школу или бассейн. Нужно еще регулярно его туда водить. На это мамы уже не хватало. В семь лет я ездила через весь город на тренировки одна. Так мама развивала нашу самостоятельность. Видимо, поэтому мне не разрешалось отращивать волосы - я же не смогу их сама заплетать. А так хотелось иметь косы! Однажды, еще в саду, удалось отрастить волосы такой длины, что можно было сделать две коротенькие косички. Проснувшись раньше обычного, стала просить маму:
- Пожалуйста, заплети!
- И зачем тебе это? Ну ладно, если ты так настаиваешь...
И я беру у сестры ленточки, и ничего, что они разные, - одна белая в горошек, другая синенькая. Главное - я приду в детсад с косичками!
Приходим мы, как всегда, с опозданием. Все уже сидят завтракают, и вот я захожу, такая счастливая, гордая собой. И встречает меня... дружный смех. Я бегом в туалет - к зеркалу. Смотрю, а у меня вид как у клоуна: белый бант спереди болтается, синий - почти на затылке. Я поплакала, потом слезы вытерла, косички желанные расплела, бантики в карманчик положила и пошла пить ненавистный кефир с сахаром.
Лет с шести я часто оставалась дома одна, но не только не тяготилась одиночеством, а даже наслаждалась им. У меня начиналась своя жизнь - с вымышленными героями, попадающими в придуманные мною же истории. Особенно я любила Новый год, когда стоит елка и есть мишура, эту мишуру можно обвязать вокруг головы, и тогда получится длинная коса.
Включаю записи Высоцкого, и я главная в его песнях: и памятник, и скалолазка, и телефонистка - «девушка, здравствуйте»... А потом песни Никитиных - и уже другие персонажи. У меня был свой театр со сценой и юпитерами - елочными гирляндами.
А в пятнадцать я узнала, что в ГИТИС набирают экспериментальный курс.
«Джульетте было неполных четырнадцать, а не сорок и даже не тридцать, - подумали педагоги, - значит, нужно набирать юных артистов». Конкурс был бешеный: за четыре месяца прослушали семьсот пятьдесят человек. На прослушивания я ходила одна. В какой-то момент стало обидно. Мы же дети еще. Все приходят с родителями, всех поддерживают, только не меня!
Но я стала-таки студенткой. Взяли всего двадцать два человека. К выпуску нас осталось пятнадцать - пять девочек, десять мальчиков.
Я, конечно, не думаю, что мама хотела мне зла. Просто она считала, что я ребенок и никаких серьезных проблем и переживаний у меня быть не может. То ли дело у нее...
Надо ли говорить, что тогда, во время разговора с папой на берегу океана, я не удивилась.
А потом отец встретил Анну...
У маленького сына моей сестры Алены была сильнейшая аллергия, и врачи посоветовали: «Если хотите переломить ситуацию, увезите ребенка из Москвы на несколько лет в какое-нибудь экологически чистое место».
Тогда отец купил для сестры дом под Харьковом. Нашей соседкой и оказалась Анна Канаева. Мы подружились.
В конце восьмидесятых- начале девяностых в стране царил развал. Научно-исследовательские институты закрывались, везде сокращения, зарплаты у бюджетников - одни слезы. А на Украине еще тяжелее было. Хочешь есть - иди на рынок торговать или в «челноки». Анна - биохимик по образованию, окончила Днепропетровский университет, торговать ей не хотелось, и чтобы выжить, она уехала в деревню, купила дом. Потом туда приехала ее подруга. Другие знакомые подтянулись. И стали они вести натуральное хозяйство. У Ани такие красивые и необычные цветы росли, каких я даже в Ботаническом саду не видела! Образовалось садоводческое товарищество, причем в основном из интеллигенции: врачей, инженеров, учителей.
Тех, кто в перестроечное время остался не у дел. Раньше здесь был Будянский фаянсовый завод, от названия этого местечка Буды, поэтому везде валялись черепки, буквально хрустели под ногами. Но новички активно стали осваивать изуродованную землю. А так как люди все с образованием, то подход у них получился научный. Кто-то узнал про органическое земледелие, биодинамику - это как гомеопатия для земли. Стали экспериментировать. Урожаи удвоились. Решили садоводы с лекциями выступать, заодно и подзаработать. Но чтобы рассказать про свое ноу-хау, потребовалось разрешение. В местной администрации зарегистрировали садоводческое товарищество как общественную организацию с собственным уставом под названием «Долина солнца». Хотели «Городом солнца» назвать, как у Кампанеллы, но показалось - как-то уж слишком пафосно для деревни. А «долина» - в самый раз, места-то солнечные, пологие. Отец много беседовал с Анной. Как ученому, ему был интересен такой подход к натуральному хозяйству. Книг на эту тему достать было невозможно, и отца просили привозить их из-за границы. Он покупал нужную литературу, и потом они все вместе ее переводили.
Я давно не видела папу таким жизнерадостным, как после знакомства с Анной.
Наверное, это почувствовала и Аня. А поскольку они с отцом сошлись в интересах - оба ученые, трудоголики, увлеченные любимым делом, - то и союз их возник не на пустом месте.
Это было непростое решение для отца. Но мама к тому времени совсем отдалилась от него. Увлеклась астрологией, эзотерикой, духовным самосовершенствованием. В поисках просветления ездила по стране, участвовала в семинарах и лекциях. Духовные мамины учителя менялись так быстро, что мы не успевали запоминать их имена. Наверное, находясь в этом поиске, она окончательно забыла про отца. А он был слишком занят, чтобы вникать в подробности маминых увлечений. Долгая совместная жизнь, как ни странно, разобщила родителей. Они существовали под одной крышей мирно, но каждый жил своей, обособленной жизнью.
В любом случае - это отношения двух взрослых людей, проживших вместе тридцать лет, дорогих мне, и судить их я не имею права.
Но я рада, что мой отец сегодня счастлив. Он этого заслуживает. Наблюдая, как Анна воспитывает их общего ребенка, не перестаю удивляться ее женской и материнской мудрости. Помню, как Анюта говорила Давиду: «Я буду тебя баловать, моя манюнечка».
Да, его балуют, а точнее - любят. Наказывают тоже, но по делу. От него никогда не требуют больше, чем он может. Тем не менее, в восемь лет он учит английский, китайский, немецкий, занимается гитарой и самбо, обгоняет школьную программу... Энергии уйма. Ему все хочется знать. Когда он задает вопрос отцу-профессору, тот отвечает: «Знаешь, Давид, я должен подумать», - и бежит к книжкам и справочникам, чтобы дать полный ответ маленькому ребенку...
Глядя на них, я поняла, что семья как саженец, который вместе посадили и за которым надо вместе ухаживать. Если сорняки не выдергивать день, два, месяц, саженец зарастет и погибнет или будет чахлый и кривой. Нельзя допускать в семейных отношениях недомолвок и обид. Не должно быть запретных тем, все обсуждается. Наверное, мои требования к семье завышены, но увидев, что так можно жить, я на меньшее теперь не согласна.
Был у меня перед глазами с юности и пример совершенно других семейных отношений. Моей сестры и ее мужа.
Замуж Алена вышла рано. Роковую роль в ее союзе с альтистом Тищенко сыграла наша мама. Алене нравился Сергей, но о браке она не думала.
- Неопределенными отношениями с ним ты портишь себе карму. Это непременно скажется на твоем здоровье, - твердила мама.
- Мы не так давно знакомы, я пока не знаю, что он за человек, - пыталась возразить сестра.
Но вода камень точит, и после долгих колебаний и маминых уговоров Алена согласилась.
Она только-только поступила в консерваторию. Сергей к тому моменту консерваторию уже заканчивал. Он пришел к нам в семью. Жил с нами. Мы приняли его с открытой душой, даже не догадываясь, кого впустили в дом.
С родственниками своими Тищенко нас не познакомил. Мы видели только мать, про которую было сказано, что она работает косметологом.
Сергей постоянно говорил, что не хочет загубить свой талант, поэтому не может зарабатывать деньги для семьи нетворческой работой. А нетворческой он считал работу в любом месте, кроме Карнеги-Холла. И чтобы попасть туда, Тищенко нужно постоянно репетировать. Отец начал давать деньги молодым, чтобы Сергей мог развивать свой выдающийся талант. И он спокойно, как должное, брал эти деньги.
Когда у Алены родился Петя, отец купил им отдельную квартиру.
Я была младше Сергея на десять лет, но тоже пыталась им помогать. Мы играли на елках в мэрии по три сказки, и я получила, как мне тогда казалось, уйму денег. Это был мой первый самостоятельный заработок. Сразу же накупила всем подарков, и Сергею, конечно, тоже. Помню, это была джинсовая куртка. Я была такая гордая, довольная. Мне так хотелось, чтобы сестра была счастлива, ведь она была самым близким мне человеком.
Алена окончила консерваторию, а Тищенко все так и сидел на шее отца. Тот каждую неделю заезжал к ним, привозил продукты, деньги, видя, как нелегко приходится сестре с маленьким ребенком. Алене было неловко перед папой, и она занялась репетиторством.
Когда сестра с Петей переехали под Харьков, Тищенко тоже засобирался с ними. Мы были удивлены:
- Зачем? - спрашиваем. - Что альтисту делать в деревне? Работай здесь, содержи семью.
- Я так хочу, - отвечал он резко.
К этому времени Сергей начал превращаться в явно неуравновешенного человека. У него очень быстро менялось настроение: то все нормально, то вдруг из-за ерунды набросится на маленького сына, и уже невозможно оттащить. Все деньги, которые давал отец, Тищенко забирал. Это называлось «вести семейный бюджет». Куда деньги уходили, никто не знал, но не на семью - это точно.
Сергей часто приходил домой в каком-то странном, неадекватном состоянии, взор затуманенный. Вел непонятные речи, совершал необъяснимые поступки. Например, ни с того ни с сего, когда отец купил дом в Будах, Тищенко решил сменить российское гражданство на украинское. Мы были в шоке.
- Почему?! - спрашиваем.
А он отвечает что-то невнятное про желание вновь обрести свои украинские корни. И все твердит:
- Я тоже туда поеду, тоже...
Сергей почему-то был уверен, что на Украине быстрее заметят его талант. Отец договорился с друзьями в Харькове, и сестре с мужем помогли организовать площадку для выступлений. Из Москвы привезли рояль, чтобы можно было репетировать. Но концертная деятельность не заладилась. Алена с содроганием вспоминала позор, который ей пришлось пережить...
Во время первого выступления Тищенко выронил альт из рук. В другой раз и того хуже: вдруг опустил инструмент и замер в прострации. Алена продолжала играть на рояле, надеясь, что муж вступит со своей партией. Но он так и не вышел из необъяснимого ступора. «Да что же это такое!» - разрыдалась сестра, едва они оказались за кулисами.
Концерт был сорван. А потом и еще три.
- Это позор, какого я еще не знала в жизни! - рассказывала сестра нам с отцом после харьковских выступлений.
- Что же случилось? - недоумевали мы. - Может, он болен?
Но Сергей утверждал, что абсолютно здоров, просто не может играть, когда вокруг одно быдло, которое не способно оценить его талант. Вот в Америке - другое дело, там его оценят по достоинству!
Его душевное состояние внушало все большие опасения. Жить с Тищенко становилось просто опасно. Алена терпеть это дальше не могла и приняла решение расстаться с мужем.
И тут начался настоящий кошмар! Сначала сестре позвонила мать Тищенко. Она сказала, что у нее обнаружили смертельную болезнь, и попросила, чтобы внук побыл у нее. Уж больно ей тоскливо. Мы предложили помощь в лечении. Но через два дня после того, как Петя оказался у бабушки, раздался новый звонок. Сергей в ультимативной форме заявил отцу:
- Если Алена со мной разведется, тебе несдобровать и твоей научной карьере тоже конец. Я камня на камне не оставлю от твоей репутации.
И внука ты тоже больше не увидишь, как своих ушей!
Смысл дальнейшей речи сводился к тому, что если Алена к Тищенко не вернется, отец должен отдать ему квартиру, которую сам же купил. И Петя останется у Сергея.
Перестав быть мужем Алены и зятем Леонида Большова, Тищенко попросту оставался без средств к существованию. Это лишило его остатков разума, превратив «великого музыканта», «лучшего альтиста всех времен и народов» в заурядного шантажиста. Но мой отец не из пугливых. Поэтому, выслушав ультиматум, он спокойно ответил:
- Я свою дочь уважаю. Ей решать, с кем жить и с кем воспитывать сына. И судя по всему, она приняла правильное решение. А шантажировать себя и Алену я не позволю.
Отец сделал все, чтобы Петю скорее вернули домой.
Но Алене все равно пришлось обращаться за помощью к психологам, чтобы вывести сына из стрессового состояния. Так он был напутан.
Через несколько лет после этого я встретила «смертельно больную» мать Тищенко в метро, в полном здравии. Я смотрела на нее в упор, она стала прятать глаза и постаралась проскользнуть к выходу. Но в московском метро это сделать нелегко, и она застряла прямо около меня. Я, естественно, не преминула вежливо поинтересоваться: «Как ваше здоровье? Вижу, болезнь отступила?»
Как же она от меня удирала, как будто застукали ее за чем-то нехорошим...
Переживая за сестру и отца, я тем временем делала первые шаги в своей собственной жизни. Окончила ГИТИС, и мой педагог Владимир Георгиевич Боголепов предложил мне показаться в Театр имени Гоголя: «Яшин собрался «Бесприданницу» ставить. Иди к нему».
Для молодой артистки это большой шанс: замечательная пьеса, знаковая роль. Я решила, что пойду только туда, но пока что отправилась в Америку на конференцию молодых драматургов и актеров. Ночевала в комнате, где было написано «Здесь спал Майкл Дуглас». В США мне сделали предложение учиться в Йельской школе драмы, куда Мерил Стрип поступила лишь с третьей попытки. Я поступила сразу. А потом подумала: а зачем мне это? Путешествовать я люблю, но дома-то лучше. Американская нация молодая. И когда они с гордостью говорят: «Посмотрите, этому дому сто лет!» - отвечаю: «Поздравляю, это круто!»
Словом, из Йельской школы и Театра имени Гоголя я выбрала театр.
У меня все внутри трепетало, когда готовилась предстать перед главным режиссером. Яшину я понравилась. Он дал мне главную роль, но не в «Бесприданнице», а в совсем другой пьесе, и комедийную, а не лирическую. В следующий спектакль меня вообще назначили... четвертым грибом слева. На мое счастье, накануне премьеры доверили более заметную роль заболевшей актрисы. И в театре узнали, что, оказывается, у Большовой есть ноги, талия и даже талант. В девятнадцать лет я стала получать главные роли.
Через три года работы в замечательном Театре имени Гоголя я получила предложение показаться в «Ленком». Захаров искал артистку в «Королевские игры» и в «Мистификацию».
И вот стою перед Марком Анатольевичем Захаровым.
- Анна Леонидовна, вы нам, может быть, что-то покажете?
- Давайте, я вам условно так покажу.
Захаров смотрит, как он умеет, своим ироничным взглядом и произносит:
- Давайте, конечно, условно покажите.
И я начинаю показывать сцену из спектакля вместе с моим партнером Лешей Бирюковым из Театра имени Гоголя. И понимаю, что нас не останавливают, а это уже верный знак того, что, кажется, я по-па-ла...
Потом меня попросили спеть...
В конце концов Марк Анатольевич говорит:
- Так. Все понятно. Пройдемте.
И приглашает к себе в кабинет для дальнейшего разговора. В кабинете в присутствии завтруппой он предложил мне главную роль в спектакле «Мистификация», который они готовили четыре года. А когда я пришла в театр, мы его выпустили за три месяца. Как мне позже рассказывали по секрету: «Захаров летал».
В тот день нашего знакомства Марк Анатольевич спрашивает:
- Вы сейчас напишете заявление или вам нужно подумать пару дней?
Я, глядя ему в глаза, отвечаю:
- Мне нужно подумать.
Вероятно, Марк Анатольевич был немного ошарашен таким ответом молодой артистки. И когда мы остались с ним наедине, он мне задал еще один вопрос:
- Аня, вы хороший человек?
И я, помедлив, ответила:
- Да.
Для меня в данном вопросе речь шла о моей порядочности, честности. Думаю, Марк Анатольевич имел в виду то же самое...
И мне кажется, за девять сезонов, что отыграла в «Ленкоме», я ни разу не дала повода усомниться в правдивости своего ответа. Я идеалист и очень дружественный человек. Для меня «Тимур и его команда» - жизненная позиция. Старалась выручать родной театр даже тогда, когда это шло вразрез с моими личными интересами. Может, в рамках большого коллектива это вещь незаметная и заурядная, но сама я знала, чего мне это стоило. Просто ты подписал соглашение с самим собой, что театр для тебя на первом месте, и соблюдаешь это правило. И не ждешь благодарности.
Первое время ходила по «Ленкому» с глупой улыбкой и со всеми здоровалась. Замирала в трепетном волнении, встречая в коридорах Александра Викторовича Збруева или Олега Ивановича Янковского. В спектаклях с ними я не пересекалась и считала: раз они меня не знают, нужно подойти и представиться. Как-то на гастролях Олег Иванович с неизменной трубкой в зубах заглянул ко мне перед спектаклем в гримерную. Взгляд пронизывающий, ироничный, а по какому поводу ирония - непонятно. Молчит. Ну я, естественно, решила, что ничего хорошего он про меня не думает. Руки заледенели, пот холодный прошиб, а мне ведь спектакль играть. Со временем поняла, что ироничное общение - это почерк театра. Как-то вне ленкомовских стен мы с Димой Певцовым перед «Иствикскими ведьмами» шокировали окружающих таким диалогом:
- Это ты сегодня играешь?! Жаль, не знал. Уже друзей на спектакль пригласил.
- Так ведь и я не знала, что ты сегодня занят. И тоже сдуру знакомых позвала!
Когда на меня свалилась роль в «Юноне» и «Авось» - это был подарок судьбы, о котором я и не мечтала. Не всем нравилось, что выбрали меня, у некоторых это вызвало раздражение: «Почему она? С какой стати?!»
Караченцов к моему вводу отнесся как к некой данности. Давал советы, указания по спектаклю. Принял меня не сразу. Но когда принял, я это мгновенно почувствовала. После одного из спектаклей он обнял меня и сказал: «Спасибо!»
Я поняла - экзамен сдан, пропуск получен...
В театре все складывалось, да и в жизни нашей семьи тоже. Но неприятности не заставили себя долго ждать.
Начались они с того, что однажды Тищенко появился в деревне, где продолжала жить сестра с сыном, в компании нескольких «качков». Они ворвались в дом и попытались отнять Петю. Сестра подняла крик, на помощь прибежали соседи. Случилась потасовка, в которой Сергей серьезно покалечил человека. На Тищенко завели уголовное дело. Около года он находился на Украине под следствием. Потом ему удалось уехать в Москву. Сергей нанял адвокатов, которые каким-то образом смогли отстоять его интересы: несмотря на то, что украинская сторона требовала выдачи Тищенко, он остался в России. Но заграничные гастроли стали для него недоступными. Уголовное дело не закрыто. И такое положение дел, видимо, никак его не устраивало...
Через год (!) после того, как сестра выдворила мужа, наши так называемые родственники нашли способ, как отомстить, как нас «достать». Уж не знаю, сами они додумались или кто «добрый» подсказал... Но если раньше, когда хотели кого-то очернить, приписывали какой-нибудь заговор, то теперь есть другой прием, пользующийся большой популярностью в желтой прессе, - секта! Группа больше трех человек, здоровое питание... Есть за что зацепиться! Ну а дальше вопрос «личного дарования» пишущего. Тут были все шаблоны, используемые в подобных статейках на эту «модную» тему. Всем, кто знал нашу семью, было понятно, что за этим пасквилем стоит Тищенко, которого лишили дармовых денег. А также примкнувшие к нему наши родственнички, страстно желающие оставить нас без полагающейся по наследству половины бабушкиной квартиры (как еще Михаил Афанасьевич отмечал: «люди как люди, только квартирный вопрос их испортил»).
Казалось бы, статьи эти - очевидный бред, выбросить и забыть. Но «все это было бы смешно, когда бы не было так грустно». Я вдруг заметила появившееся во взглядах некоторых коллег настороженное выражение. Я просто физически ощущала, как пространство вокруг меня пустеет. В подробности вдаваться не стали, поняли лишь, что Большова - сектантка и дел с ней лучше не иметь. С трудом сдерживалась, чтобы не сказать: «Вы же меня чуть ли не каждый день видите, со мной общаетесь. Ну какая я сектантка? Чему вы верите!».
Точно бы это сказала, если бы хоть кто-то посмотрел открыто, с вызовом, но люди при встрече быстренько отводили глаза, а бросаться на окружающих с обвинениями я как-то не привыкла.
Искренне благодарна Леониду Сергеевичу Броневому, который советовал не сдаваться: «Давай, Анюта, борись, защищайся. Если нужно, я скажу свое мнение о тебе».
Статьей Тищенко не ограничился. Ему удалось подписать письмо в свою защиту у ряда известных людей. Но когда моя сестра пришла к Наталье Гутман и спросила:
- Наталья Ивановна, как же вы подписали против моей семьи письмо? - та была очень удивлена:
- Извини, Аленушка, я не знала, что это о тебе идет речь.
Письмо подписали у нее на бегу, толком ничего не объяснив, просто попросили помочь хорошему человеку. Ну отчего же не помочь, если и требуется-то - лишь подпись черкануть.
Я тогда впала в какое-то оцепенение. Не знала, что делать. Не было сил бороться с клеветой и видеть, как люди, которых уважала, «ведутся» на этот бред, принимают его за чистую монету. Я никому не могла доверять, кроме Алены, отца, его новой жены Анны и ее сына Антона. А я очень нуждалась в поддержке. Неудивительно, что в конце концов я вышла за Антона замуж.
Когда Анна ждала Давида, папа снял для нее коттедж в Подмосковье. Мы с Антоном приезжали туда регулярно и флиртовали напропалую. Взрослые, конечно, все это видели. Антону здорово влетало от матери, потому что вместо того, чтобы готовиться к поступлению в институт, он жил в мире любовных грез. Несмотря на свои двадцать четыре года, я вела себя не лучше семнадцатилетнего Антона. Мы не могли пройти спокойно мимо, без конца задирались, чтобы был повод дотронуться друг до друга. Каждое касание обжигало. Возня могла возникнуть по любому поводу, например, кто первым достанет тарелку из буфета.
Оказавшись под одной крышей, мы с Антоном дали волю чувствам и объявили родителям о своем намерении пожениться. Аня с папой смеялись: «Мы не против. Выгодный получается брак - не нужно помогать отдельно сыну, отдельно дочке».
Спустя четыре года с папиной помощью мы с Антоном купили квартиру на одной лестничной площадке с родителями. Жилплощади объединили красивой аркой: за четыре года привыкли жить все вместе. А когда закончили ремонт, вдруг осознали, что романтическая влюбленность прошла, уступив место приятельским отношениям. Я пропадала в театре, зарабатывала, Антон учился, а дома не вылезал из-за компьютера.
Теперь я понимаю, что семьей наш союз вряд ли можно было назвать. Мы жили каждый своими интересами, да еще и с родителями: он при маме, я при папе. И ровным счетом никакой ответственности. Это была не семья, а игра в нее.
Мы расстались. Об этом тогда много писали. Единственное, о чем я умолчала в своих интервью, что развод был все-таки для меня болезненным. У Антона появилась девушка, и он скрыл это. Я узнала, что такое враз похудеть.
Я благодарна Антону, что он все-таки решился признаться. Скорее всего, наш брак и без его измены все равно бы распался. Я стала серьезно думать о детях. А Антон, будучи младше меня, был совсем далек от этих мыслей. Но он помог мне, когда я пыталась выбраться из трясины лжи, был рядом. И я этого никогда не забуду. Поддержка Антона пришла ко мне в очень тяжелый момент, потому что развод моих родителей отнял у меня мать...
Она не давала отцу развода, пока он не разделил все, что можно разделить, и не купил ей отдельную квартиру. Мама перестала общаться не только с ним, но и с нами. Наши попытки наладить отношения не увенчались успехом. Сама она ни разу нам с сестрой не позвонила, не спросила, как мы живем.
А я и сейчас после каждого спектакля, выходя из театра, ищу ее глазами в надежде увидеть среди зрителей...
Но я не хочу никого осуждать. Когда распадается семья, женщина всегда более уязвима. Люди расстаются по-разному. Для кого-то это толчок к осознанию своих ошибок. А для кого-то все выливается в обвинение других. Отношения с мамой - самое горькое в этой истории.
Я была рада, что у отца все сложилось хорошо, свою будущую семью я хотела видеть такой же. Хотя прекрасно понимала, что найти свою половинку мне будет нелегко...
Казалось бы: молодая, красивая, талантливая, кровь с молоком - что еще надо? Но во мне были такие сила, напор и прямолинейность, что мужчины, пытавшиеся приблизиться, пугались. Задачи «только не остаться одной» - тут желающих «помочь» легион - я не ставила. А вот пойти со мной дальше - не поле перейти.
Однако один олигарх решил попытаться. Мы познакомились на приеме по случаю открытия фестиваля, где его компания была генеральным спонсором. Олигарх был моим поклонником, и пригласили меня на это мероприятие именно по его инициативе. Он оказался очень интересным собеседником. Ни разу не был женат, хотя ему было уже около сорока. Он знал моего отца и с большим уважением отзывался о нем. Но я тогда была замужем и поэтому кроме задушевных разговоров ничего не могла ему предложить.
Но олигарх не переставал напоминать о себе с завидным постоянством. В букетах цветов, которые мне передавали от его имени после спектаклей, я находила все время какие-то приглашения. Я ему даже прозвище дала - Приглашенец.
Однажды это было приглашение на остров Черепах. Я не поленилась и залезла дома в Интернет узнать: где же это такое? Ого! Недалеко от Австралии. В другой раз обнаружила в конверте билет на концерт Мадонны в Лондоне, к билету прилагался авиабилет - схема полета была изображена на отдельном листочке. Два места обведены кружочками, от них шла стрелочка к схеме концертного зала. Дальше стрелками указывались три направления: Париж, Гонконг и Майами. Видимо, здесь я могла выбирать. Помню, я выступала на круизном теплоходе. Естественно, «случайно». Так называемый «корпоратив» был буквально нашпигован звездами. У меня была возможность понаблюдать за олигархом со стороны. Звездные женщины буквально не давали ему прохода. Он явно пользовался успехом. «А почему бы и нет?» - поймала я себя на мысли. Состоявшийся мужчина. О таком любая мечтает.
Не урод. Мастер спорта, между прочим. Да еще и не женат! Впору в Красную книгу заносить. Вот только одно «но». Почему в своих ухаживаниях он не мог просто со мной объясниться, пригласить в ресторан, например? Его отношение ко мне напоминало игру в кошки-мышки: даже общение олигарха на теплоходе со знаменитыми дивами устраивалось конкретно для меня. Я никак не могла понять: для чего он все это делает? Но чувствовала, что он расставляет «флажки» и пытается с опытностью умелого охотника загнать меня в ловушку.
Тогда, на корабле, состоялся разговор, который тоже служил неким «флажком» в его игре.
- Все для тебя, - сказал он. - Отдыхай и наслаждайся жизнью.
- Я здесь работаю, - парировала я.
- Пока работаешь. А я хочу, чтобы ты стала хозяйкой.
- Я замужем и люблю своего мужа.
- Догадываюсь, - засмеялся он.
Он абсолютно спокойно реагировал на мои реплики. Судя по всему, даже получал удовольствие от того, что я не давала ему никаких шансов. Мне некогда было вдаваться в хитросплетения выстраиваемой им интриги. Но «ухаживания» не прекращались.
Больше всего меня поразило письмо от имени крупнейшей международной риэлтерской компании, в котором говорилось, что господин такой-то ждет меня восемнадцатого февраля в Нью-Йорке в десять тридцать утра. Дальше шел адрес конторы, а потом причина, ради чего, собственно, я должна бросить все и туда явиться. Оказывается, для заключения дарственного договора на виллу. Указывался и адрес виллы. Скромно так - Беверли-Хиллс! Мне сообщали также адрес отеля, где был забронирован номер. Естественно, люкс. Это письмо я храню до сих пор, буду показывать внукам. Оно было как бомба - сладкая и разрушительная. Сознание отказывалось воспринимать информацию. Особенно сразил один пункт. Мои будущие соседи, утверждалось в послании, весьма благонадежные и известные люди. Их фамилии пока не разглашаются, но у меня будет возможность познакомиться с некоторыми из них лично при осмотре виллы.
Прочитав, я представила себе диалог:
- Здравствуйте, Ричард Гир! Я Анна Большова, актриса из Москвы, и буду жить по соседству. Не возражаете?
- Нет, что вы, Анна. Мы с женой будем счастливы. Тем более, как мы читали, вы тоже вегетарианка.
- А кто это за тем забором живет? У них что-то слишком громко играет музыка! Я устаю после спектакля. Перелет из Москвы долгий.
- Там живет Холли Берри... Она часто приезжает с друзьями. Но вы можете вызвать полицию, если вам будут мешать...
Естественно, никуда я, замужняя женщина, не полетела. Хотя, не скрою, мне было интересно, что взрослый человек играет в такие «королевские» игры. Было смешно и грустно одновременно.
Когда я развелась и дала об этом первое публичное интервью, тут же номер Приглашенца высветился на дисплее моего телефона. До этого он никогда не звонил, только присылал приглашения. Или устраивал так, что мы встречались на светских мероприятиях.
Я перезвонила ему лишь спустя три месяца. Вдруг в какой-то момент подумалось: а почему бы нет? Не стала юлить, а рубанула сплеча:
- Давай попробуем, может, у нас что-нибудь и получится.
- Давай, - ответил он. - Я долго ждал твоего предложения.
И мы решили, что он прилетит в Израиль, где у меня были гастроли. Я честно готовилась к встрече. Но сильно простудилась. Жуткая жара, а я закуталась в джемпер, на ногах две пары носков, чтобы теплее было. Нос красный, глаза слезятся, волосы забрала в хвост - и вот так встречаю поклонника. Ничего себе первое свидание! Но у меня и в мыслях не было, что нужно перенести встречу, что в таком виде показываться вроде как нельзя.
Приехал, посмотрел на меня и говорит: «Я тебе сейчас фрукты пришлю. А сам в другой гостинице переночую».
Но слово за слово, мы разговорились, причем достаточно откровенно. За что я ему благодарна. Он понял, что ошибался - считал меня этакой гламурной особой, женщиной-вамп. А я, оказывается, Пеппидлинныйчулок. Зря только тратил силы на выстраивание своих сложных игр, не тот я человек: впечатления, на которое рассчитывал, они на меня не произвели. Только удивление: надо же, как у них, однако, все причудливо закручено. Я ему тогда анекдот рассказала: «Иван-царевич стоит перед избушкой и просится переночевать. А Баба-яга ему говорит: либо с моей дочкой в избушке, либо один на корнях. Подумал Иван-царевич, что уж лучше на корнях, чем с дочкой Бабы-яги. Наутро пошел к речке умыться, а там - девушка неземной красоты.
- Ты кто? - спрашивает он.
- Я дочка Бабы-яги. А ты?
- А я - дурак, - ответил Иван-царевич, хватаясь за голову».
Наутро олигарх звонит мне:
- Это Иван-царевич. А хочешь, я тебя в космос отправлю? Будешь космической туристкой.
- Нет, - говорю, - не хочу. Мне на Земле как-то спокойнее.
Эта история окончательно и бесповоротно убедила меня: девушка олигарха - не моя тема. Уж очень тяжелая это работа. Надо быть все время начеку: ведь на твое место слишком много претенденток и в ход идут любые средства. И даже выйдя за него замуж ты все равно должна будешь играть роль по навязанным тебе правилам. Но мне достаточно того, что я играю в театре. Это мое призвание. А в жизни хочется быть собой, свободное от работы время проводить не на тусовках, а в кругу близких. Все, что у меня есть, я заработала своим трудом. И никогда не стремилась жить за счет чьих-то нефтяных скважин.
На мой день рождения, который последовал вскоре после истории с олигархом, Эрнест Мацкявичус подарил мне чудесное кашпо в форме башмачка с пожеланием: «Золушка, вперед! Найди своего принца».
Все остальные гости, словно сговорившись, желали того же.
И я его наконец встретила!
Как только у меня возникало свободное время, я ездила с Анютой в Новокосино, в мастерскую Алексея Алексеева, сына известного живописца Адольфа Алексеева. Отец Анны тоже был художником, и сама она всерьез увлекается живописью. Сначала меня использовали как модель. Потом Алексей сказал: «Все, кто ко мне попадает, должны рисовать. Бери карандаш».
Попробовала. Мои картины даже участвовали в выставке объединения молодых художников «Комар».
На этих занятиях мы с Сашей Макаренко и открыли друг друга, хотя и раньше были знакомы, встречались на выставках. Он молчун и интроверт. Говорит крайне редко, но метко. Я им заинтересовалась. Потом выяснилось, что у нас много общего и в судьбах - он развелся, я разведена, и во взглядах на семейную жизнь - какой мы ее хотим видеть. В общем, мы все друг про друга поняли и влюбились. Но вслух на эту тему еще не было сказано ни слова.
Однажды я позировала Саше. Между нами то и дело проскакивали, как искры, взгляды. Наконец я не выдержала его немногословности в создавшейся накаленной атмосфере и спросила:
- Ты хочешь мне что-то сказать?
- Да.
- Может, ты что-то хочешь предложить?
- Да.
- А я согласна!
- Очень хорошо, - сказал он, продолжая рисовать.
Вот так Саша сделал мне предложение.
Мы назначили день свадьбы.
Дмитрий Певцов, когда я вышла замуж, спросил:
- Большова, ты опять за студента?
- Угу.
- И опять он младше тебя?
- Всего на полтора года.
- Пропащая ты!
Саша действительно студент, заканчивает художественно-графическое отделение Педагогического университета. У многих это вызвало недоумение: как так, известная актриса выходит замуж не за звезду, не за супермегабогатого, а за парня, по другим критериям выбранного и полюбленного?
Саша просто человек, которому по-настоящему до меня есть дело. Когда все тащишь на себе и вдруг реально ощущаешь, что есть поддержка, - это такое новое чувство! И оно рождает огромную благодарность.
Что я ценю в мужчинах? Надежность. А Саша очень надежный. И в этом его красота - мужская. У меня впервые такое.
Я постоянно чувствую, что он рядом. Словно идешь по мостику впотьмах, оступился, а тебя - раз! - и поддержали. Всегда огромное количество проблем, в том числе и мужских, даже когда я была замужем, приходилось решать мне. Сейчас все наоборот. Например, уезжаю на гастроли, а моя машина грязная. Приезжаю - она чистая стоит. Не бывает мелочей. Все важно. И я понимаю, что не одна, кого-то еще мои дела заботят.
Несколько месяцев назад я играла в «Ленкоме» в пьесе «Пролетая над гнездом кукушки». Моя Кэнди страшно кричит в финале, и крик этот пробирает до костей. Когда я села после спектакля в машину, вдруг услышала внутри себя резкое: тук-тук. Я так этого ждала, все спрашивала: «А как узнать, что это ребенок стучит, а не просто «процесс пищеварения»? Родные, подружки, у которых есть дети, смеялись и говорили: «Ты сразу поймешь, ни с чем не спутаешь». И вот наконец я услышала первые сигналы от человечка внутри меня! Он явно возмущался, толчки были сильные, частые. «Тихо-тихо. Тебе не понравилось, что я кричала? Прости, просто у мамы необычная работа. В следующий раз буду предупреждать. Ну, здравствуй!»
Теперь каждый раз перед выходом на сцену начинаю разговор со своим ребенком, объясняя ему, что мне предстоит делать: «Я буду сейчас плакать, страдать, переживать. Но это все понарошку. Ты, пожалуйста, не беспокойся...»
Во время беременности иногда какие-то вкусовые фантазии в голову приходят. Возвращаюсь однажды после спектакля, и вдруг откуда-то жареной картошкой запахло. И я понимаю, что если сейчас не поем жареной картошки - умру! Приезжаю домой, а Саша мне:
- Я тут картошки пожарил, хочешь?
- Откуда ты узнал?
- Типичный случай бытовой телепатии. Сижу, занимаюсь и вдруг думаю: картошки, что ли, пожарить. Вроде и не хочу. Ну ладно, думаю, пожарю, - смеется он.
Мелочь? Но как приятно! И они капают, капают, эти мелочи. И меня накрывает волна благодарности. Я чувствую, что это очень надежный человек, с ним можно строить будущее.
Накануне моего дня рождения мне вдруг захотелось одной уехать на Алтай. Я была там еще подростком, с родителями. Заснеженные вершины, горные хребты, солнце... Когда стоишь на перевале и смотришь на долину, дух захватывает. Алтай - место силы. Все необычно: природа, люди, воздух. И здесь совсем по-другому себя ощущаешь. Всегда мечтала сюда вернуться, а теперь, в новом своем состоянии, только об этом и думала.
Конечно, Саше хотелось совсем другого. Но он меня понял, почувствовал, что это не эгоистическая блажь, не «звездная» дурь, а реальная потребность побыть наедине с собой и с малышом, разобраться в своих мыслях, чувствах. Саша проводил меня в аэропорт, обнял и сказал, что будет нас ждать.
С мужем я могу говорить абсолютно обо всем. Я чувствую, что нашла свою вторую половинку, настолько мы близки и понимаем друг друга. Наверное, многие говорят такое в начале семейной жизни, но потом чувства «замыливаются»: тут не досказали, там промолчали...
Мне приходится много мотаться на съемки, гастроли. Я дичаю после таких поездок, приезжаю словно чужая. Ухожу в свою раковину, как устрица, и нет никакого желания раскрываться. Это страшный момент в отношениях. Саша чувствует мое состояние и тоже замыкается. Спусковым крючком может быть любая бытовая мелочь:
- Почему ты не полил цветы?
- А почему ты таким тоном говорила по телефону?
Но мы из этого выходим, начинаем разговаривать, даже если успели наорать. И исчезает отстраненность. Появляется возможность высказать все, что «накипело»... Откровенные разговоры возможны только при обоюдном желании. Каждый раз, когда приходишь к состоянию единения, - все начинается снова, как в первый раз! И получается - чувства никуда никогда не денутся, если их беречь.